Регистрация    Войти
Авторизация
» » Репортаж от "Комсомольской правды"

Репортаж от "Комсомольской правды"


Дебальцево: Люди до сих пор живут в подвалах, без света и тепла.
За Енакиево мост взорван. На дорогах много осколков, так что ехать можно только посередине. Возьмите две запаски, мы колесо пропороли. Мин хватает, по обочинам лучше не ходить. Перед Дебальцево мост тоже почти разрушен, кусок на соплях держится, но легковушка проскочит. В домах растяжек много, так что аккуратней, — так описывал мне путь до Дебальцево знакомый таксист.

Мы несемся по разбитому временем и минами асфальту, объезжаем воронки. Осколки и гильзы летят из-под колес. Изредка на дороге встречаются останки сгоревших танков, разбитые блокпосты, в полях чернеют окопы.

Сбриты стрельбой лесопосадки. Бои тут шли с лета. Потом, с сентября, было первое перемирие, а дальше случился то, что войдет в историю как Дебальцевский котел.

Киев до последнего не признавал окружение своих войск в Дебальцево. Но в итоге, после ожесточенных боев, украинские войска покинули город. Дебальцево — важнейший транспортный узел, стороны бились за него до последнего.

Сколько здесь погибло, не знает никто. В учебниках истории разных стран эти события будут описаны кардинально по-разному. Но в городе еще остались около 4 тысяч живых свидетелей этих трагических событий. История их страданий еще не закончилась.

Люди доварили свой ужин, стемнело, они спустились в подвал, улеглись в кромешной темноте на свои лавки, укутались в сырые тряпки, забылись мучительным сном… И так неизвестное, несчетное количество одинаковых дней подряд.

Помоги нам Бог

…На площади возле вокзала, окруженной руинами, звучит живая музыка. Небольшой городской оркестр исполняет все, что есть в их репертуаре. Патриотические и военные песни смеются зажигательными мотивами советской эстрады. От сюрреализма происходящего хочется зажмуриться. Вот звучат мелодии из песни Аллы Пугачевой «Эй вы там на верху!» и «Делу время…».

А рядом толпа горожан замерла в скорбной очереди за бесплатной едой, они ждут пока раскочегарится полевая кухня. Рядом на столе выкладывают хлеб. Подошедшая женщина хватает буханку и пытается убежать.

Не бегите, это бесплатный хлеб, возьмите еще, возьмите, — кричит ей в след военная, которая выкладывает хлеб из коробок.

«Беглянка» останавливается. Закрывает лицо руками. Размазывает слезы. Но вернуться не решается. Оркестр спасает от звенящей тишины. В ожидании горячего, решили раздать баночки с паштетом.

— Люди, спокойно, паштета много, хватит всем! — кричит женщина, доставая коробки. — Ну мои вы хорошие, ну не толкайтесь, не кричите! Всем хватит!

А люди тянули руки, наваливались друг на друга и тянули, тянули. Они не верили, что хватит, не верили, что можно наесться до сыта, что можно взять про запас. Хотя ведь и правда, хватило всем. — Знаешь, деточка, я такого за последние месяцы пережила, что, наверное, и в войну не было, — объясняет мне пенсионерка Антонина Григорьевна. — Но самое страшное и унизительное — стоять с протянутой рукой, толкаться в очереди, мы будто человеческое лицо потеряли.

Как было подобрать слова, чтобы убедить ее, что унижено все человечество, что стыдиться надо вовсе не ей… И хочется кричать: эй, вы там, на верху! Посмотрите на это, остановите войну! В здании привокзального магазина, который чудом не разрушили, а лишь слегка покорежили, раздавали другую гуманитарку. В городе до сих пор нет света, поэтому списки составлялись при свечах.

Вот это дедушки моего документы, он не может ходить, запишите меня и моего сына еще, вот паспорт и свидетельство, — показывает бумажки девушка. — Нам бы два одеяла и свечей.

Рядом развернут штаб МЧС ДНР, на кострах варятся борщи для людей, гудит генератор. На столе куча зарядок для телефонов, розетки. Тут еще одна очередь.

— Сыновьям позвонить надо, один в Чернигове, а второй в Ростове, — объясняет мне Клавдия Ивановна (она просит не указывать ее настоящее имя).

— Вот така у меня судьба.

— Почему вы не уехали к сыновьям?

— Они ж теперь не разговаривают друг с другом, дуралеи, — вздыхает женщина. — Поехать к одному, значит потерять другого. Да и куда я из дому, здесь муж похоронен.

Пенсии в Дебальцево не получали всю зиму. Несколько дней назад власти ДНР начали выдавать по 1 тысячи гривен. Люди живут за счет гуманитарки. Ее привозят ото всюду, Красный крест, фонд донецкого олигарха Рината Ахметова, помощь из России, благотворительные фонды. Раньше продукты раздавали волонтеры из Украины.

Но все равно не хватает. Лекарств, еды, но самое главное, света, тепла и спокойствия. Свет от генератора смогли подвести пока только в один из подвалов, где живут люди. В скудном освещении дети играют в конструктор, которые передали с гуманитаркой, на школьной доске, что висит на стене, мелом надпись «Помоги нам Бог»…

Похоронили его под забором

Пешком минут тридцать-сорок. Это спальный район пострадал больше всего. Выстроенные в ряд пятиэтажки-хрущевки пусты. Осколки стекол отражают свинцовое небо. В стенах чернеют огромные дыры от снарядов. В некоторых домах нет пролетов, где-то выгорел целый подъезд, где-то снесло квартиры.

— Убираемся вот, — вздыхает Мария Петровна и опирается на черенок граблей. — А что делать. Надо порядок наводить, дня три уже не стреляют.

Бабушки и дедушки все гребли и гребли осколки в своем дворе. Дома разрешены, в здании нет стены, а они стекла гребут, потому что кроме этого двора у них ничего больше нет.
Другие жители этого дома, точнее подвала, варят обед на костре возле подъезда. В квартирах давно никто не живет.

— Мы спали, когда обстрел начался, сначала в коридор выбежали, потом на улицу, — рассказывает жительница дома. — Верхняя квартира уже горела. Свист, взрывы. В подвал побежали. С тех пор оттуда не выходили.

В подвалах сыро, холодно, спрессованный воздух застревает в горле, хочется задержать дыхание. Татьяна разводит огонь в буржуйке, разогревает еду. Слабые отблески от огня в кромешной темноте ложатся на ее уставшее обреченное лицо. В этом подвале она живет с лета. Квартира разрушена. Уезжать некуда.

— Не спрашивайте как живем, это словами не описать, — говорит она с грустной улыбкой. — Все болеют. Бабушки кашляют очень, не выздоравливают совсем. О чем я мечтаю? О горячей ванне. И тишине. Таня говорит не о той тишине, что есть сейчас. Эту тишину люди боятся. Бояться, что это лишь затишье перед очередными обстрелами.

— А я вот тут сплю, на этой скамеечке, — рассказывает баба Шура и освящает свечкой свое ложе. — В проходе, зато рядом с буржуйкой. Тут и помру, верно. Похороните меня там же, возле забора. Недавно погиб один из жильцов. Несколько дней тело лежало в подвале. Потом люди, как смогли, похоронили его во дворе, возле забора. Сколько тут таких неучтенных ни в одной статистике захоронений, неизвестно.

Большинство жителей Дебальцево, с которыми я говорила, сейчас поддерживают ДНР и хотят остаться в Республике.

— При украинских войсках волонтеры тоже приезжали, раздавали продукты, кого-то эвакуировали, но мы остались, — рассказывает мне жительница другого подвала Людмила. — У тех, кто уехал в Украину, закончились деньги и они не могут вернуться, там еще какие-то пропуска придумали, что назад трудно попасть. Мы никому не нужны. Никому. В Украине нас никогда не принимали, да и в России свои проблемы, все дорого. Но мы рады, что украинцы ушли.

— Почему, они вас обижали?

— Нет, не обижали, но они нам не свои, а мы им, понимаете, — отвечает женщина. — Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое и перестали стрелять.

На днях в городе заработает больница, должен появиться свет. Но чтобы привести город в порядок, нужны миллиарды (!) которых нет. Обстрелы повредили 80% строений Дебальцево. МЧС работает постоянно. По домам ходят саперы, неразорвавшихся снарядов и мин очень много. Люди ждут тепла, боятся дождей и «градов». Они понимают, что их бомбили, и свои и чужие, но винят третью сторону — эту абсурдную братоубийственную войну.

…Ты не знаешь, что говорить этим людям на прощание, «Счастливо» или «Удачи» звучит глупо. А очень хотелось сказать что-то теплое, потому что мой репортаж закончился, а они остались. Доварили свой ужин, стемнело, они спустились в подвал, улеглись в кромешной темноте на свои лавки, укутались в сырые тряпки, забылись мучительным сном… И так неизвестное, несчетное количество одинаковых дней подряд.