На условиях анонимности один из участников карательной операции на Донбассе дал интервью популярному украинскому изданию. В рассказе бывшего военнослужащего спецназа внутренних войск, превращенных в Нацгвардию, много интересного.

Однако, зная нравы и приемы украинских СМИ, редакция «Русской весны» допускает, что интервью подверглось определенной редакторской правке с пропагандистскими целями либо вообще представляет собой обобщение «от первого лица» как собранных журналистами фактов, так и их собственных мыслей.

Поэтому мы предлагаем читателям лишь выдержки из целого материала и напоминаем, что зерна могут быть смешаны с плевелами.

— Почему вы не хотите афишировать свое имя и название подразделения, в котором служите?

— Это означало бы конец моей военной карьеры. Впрочем, за службу не держусь, потерять звание не боюсь, у меня хорошие друзья, в любом случае не пропаду. Просто не хочу подставлять ребят, с которыми воевал.

— Тогда для чего на интервью согласились?

— Хотел на конкретных примерах показать, что именно среди бойцов АТО вызывает недовольство, а именно: некомпетентные командиры, полное отсутствие взаимодействия между подразделениями, слив информации, который, судя по всему, происходит даже на уровне Киева. Очень часто мы сами не знали, куда и на какую операцию выезжаем, зато террористы были в курсе и готовили засаду. Но чтобы объяснить, надо сначала все рассказать.

— Давайте сначала. Когда вас отправили в зону АТО?

— В конце мая. Приказ направить несколько десятков человек из нашей воинской части поступил за неделю до выезда. Несколько дней мы тренировались в учебном центре в селе Новые Петровцы, в выходные нас отпустили побыть с семьями. Приказ поступил, а нормальной формы и экипировки для боевых действий не выдали, у нас даже «берцев» со специальной пластиной не было.

— Какой «специальной пластиной»?

— В подошву современных армейских ботинок вставляется стальная пластина. Есть такие маленькие мины, на лепесток похожи, убить не могут, но если наступить на них в небоевом ботинке — стопу оторвет. У нас не было ни «берцев», ни бронежилетов, ни армейской формы из специальной ткани, которая не горит. Во время боевых действий легко обжечься: автомат после выстрелов раскален, гильзы горячие вылетают. Видите, у меня ожоги на левой руке? Это от гильз. Не было у нас и тактических очков, которые предохраняют глаза от пыли, грязи, пороховых газов и мошек. Не было даже тактических перчаток, которые бы защитили ладони, на войне же надо постоянно горячий автомат брать, по земле ползать, еще что-то. Ни-че-го не было.

— Вас что, голыми в АТО бросили?

— Повезло с руководством части, они сами нашли спонсоров, которые выделили колоссальную сумму — около 1,5 миллионов гривен. Мы закупили все самое необходимое, но на «берцы» и форму не хватило. Кстати, закупили не только для своего подразделения, но для тех нескольких ребят, которых за месяц до нас отправили в АТО. Они нам звонили, рассказывали, что происходит на Донбассе.

— Что именно рассказывали?

— Мы в Киеве были уверены, что на востоке, в основном, наемники и местные маргиналы постреливают, но большинство жителей Донбасса за Украину. Оказалось, по словам бронегруппы, что жители украинскую армию приняли в штыки. Едет, к примеру, наша военная колонна из пункта, А в пункт Б через населенный пункт, мимо рынка вдоль дороги. Местные спокойно ходят, что-то покупают-продают. Только колонна отъехала от рынка пару метров, как попала в засаду под мощный обстрел, а жители даже не оборачиваются, продолжают покупки, им все равно.

— После таких рассказов не пропало желание защищать Донбасс?

— Были такие, которые сразу отказались, поняли, что психологически не выдержат. Их не больше 10 процентов. Не считаю это предательством. Надо быть честным перед самим собой, чтобы не подставить товарища уже в бою. Честно скажу: у меня была возможность не ехать, но… Я не хотел, чтобы события на Донбассе перекинулись на Киев, где живут мои близкие и родные. Может, это эгоистично, но правда.

— Страх был? Ведь не могли не понимать: едете на настоящую войну.

— Когда непосредственно приказ поступил, страха не было. Беспокойство появилась на тренировках в Новых Петровцах.

— Что же произошло в этом учебном центре Нацгвардии?

— Нам наняли тренера по подготовке к антитеррористической операции. Совершенно невероятный человек: профессионал, хороший педагог, любит свое дело. Он учил нас держать оборону блокпоста, штурмовать здание, объяснял, как правильно охранять бронемашину или укрываться от минометного обстрела. Оказалось, что мы ничего не знали. Вообще ни черта!

— Как не знали? При знакомстве вы мне сказали, что уже несколько лет работаете в структуре МВД.

— Обычно мы раз-два в год выезжали на полигон, «учились» прицельно стрелять. Выглядело так: стоит макет с террористом и заложником, а ты на расстоянии 25 метров в него целишься. Очень глупые упражнения, абсолютно не приближенные к реальным боевым условиям. В армии акцент шел на физическую подготовку, о тактической — штурме, зачистке, отходе — и речи не было. На стрельбах мы выполняли задачи согласно военным нормативам, которые давно устарели. Тренер в Новых Петровцах чуть ли не со слезами нам говорил: «У вас очень низкий уровень подготовки, не знаю, что делать. Для того чтобы довести до автоматизма один прием, нужно два месяца его отрабатывать, а у вас на все несколько дней». Самое обидное, что больше половины отведенного времени пришлось потратить на показуху.

— Какую «показуху»?

— В тренировочный лагерь приезжали Аваков и Турчинов. Из нашего подразделения отобрали часть людей, в том числе меня. То есть мои сослуживцы реально готовились, а мы отрабатывали показательные выступления для начальства. Все, что вы видите в Новых Петровцах, — витрина для красивой телекартинки. В учебном центре нет ни одного нормального тренировочного макета, на котором можно отработать реальные боевые приемы. Ребятам через пару дней в зону АТО ехать, а их отвлекают для показухи начальству. Несколько дней подготовки прошли, в выходные нас отправили по домам, побыть с семьями. Но через день вызвали на работу, нужно было охранять Киев от возможных провокаций, беспорядков и терактов. Еще за один день мы прошли ускоренную медицинскую подготовку и нас отправили на Донбасс. Большинство наших ребят своих мам и жен, конечно, обманули — не сказали, куда направляются: мол, уезжаю на задание, скоро вернусь. Я тоже родным не сказал.

— Куда конкретно вас направили?

— В лагерь АТО в Харьковской области. Огромное поле, небольшой кусочек асфальта, штабные палатки, где живут генералы (точнее, подживают, ночевали они, в основном, в гостиницах), маскировочные сетки. В общем, красиво. Но за современными генеральскими палатками стояли старые советские, причем часто одна натягивалась сверху на другую, а на это все еще третья палатка.

— Зачем?

— Чтобы не протекали, почти все палатки были дырявыми. Света нет, пола нет, палатки прямо на земле. В день нашего приезда пошел сильный дождь, палатку полностью затопило, матрацы намокли, мы так и спали. На востоке Украины земля после дождя превращается в смесь пластилина, говна, глины, пыли и суперклея. Мы увязали, проваливались аж по голень, лагерь в илистое болото превратился. Курить ночью нельзя, иначе сразу в покойники попадешь. Лагерь все время обстреливался, ночью снайпер мог тебя «снять» по огоньку сигареты. Мобильными можно было пользоваться, но в зоне АТО этого делать не стоит, сепаратюги прослушивали эфиры. Я, например, только одному близкому раз в день звонил: мол, все хорошо, я жив.

— Дырявые палатки, мокрые матрацы… Боевой дух не упал?

— Мы привыкшие, позже возмущаться стали, уже на операциях.

— Какое первое боевое задание получили?

— Помните, вертолет возле Карачуна сбили? От лагеря АТО до блокпоста на Карачуне было 60–70 километров, нужно было привезти ребятам еду и боеприпасы. Мы все погрузили внутрь БТР, места не осталось, пришлось ехать сверху. Проехали километров 20, бронемашина поломалась, и не потому, что с ней неправильно обращались. Все банальнее — это был очень старый БТР. Так просто его не отгонишь, вес машины — до 12 тонн. Пришлось вызвать второй БТР и перегрузить в него запасы.

— И вы продолжили путь?

— Да. Заехали в населенный пункт. Процентов 20 местных нам рукой радостно махали, остальные 80 процентов возмущались: мол, зачем пожаловали? Мы старались побыстрее проехать село, но вдруг машина закипела и остановилась. Прямо посреди населенного пункта, а ведь непонятно, прячутся в домах местных сепаратюги или нет, бахнут по нам сейчас или обойдется. Но пришлось ждать, пока двигатель остынет, иначе и второй БТР поломался бы. До блокпоста на Карачуне добрались через 10 минут после того, как сепаратюги сбили вертолет. Причем нас чуть свои же не обработали…

- То есть?

— По нам с блокпоста чуть свои стрелять не начали. Мы тогда не знали, что на все машины нужно украинский флаг цеплять.

— В лагерь после первого задания без приключений вернулись?

— На обратном пути БТР опять закипел, мы опять остановились, дали остыть двигателю, потом тронулись, проехали несколько километров и… взорвалось колесо.

— На мину наскочили?

— Нет, колесо от изношенности лопнуло, да еще в таком неудачном месте. Стоим в низине, вокруг холмы, мы как на ладони — стреляй сколько влезет. К счастью, обошлось, кое-как, на очень низкой скорости, вернулись в лагерь...

Когда я впервые попал в сельский дом на Донбассе и понял, почему местные так повелись на «ДНР» и «ЛНР»…

— И почему?

— Я такой нищеты никогда не видел. Поверьте, я не избалованный, рос в простой семье, но села восточной Украины — это жизнь за гранью: районные центры мертвы, ничего не работает, кругом сплошная бедность. Вроде, и на Западной Украине люди небогато живут, но там дома ухоженные, даже богатые по сравнению с восточными. Это прозвучит жестко, но раз люди молча терпели такую нищету, значит, такая им цена. Нужно вертеться, работать, а не ждать, что придет «хозяин» и скажет: «Братан, на тебе работу, машину и квартиру». Но на Донбассе очень многие искренне поверили, что «ДНР» — панацея от всех бед.

— К слову, о зачистке. Приведу пример с добровольческим батальоном «Киев-1», который входит в структуру МВД. Мы вместе работали по взятию Николаевки в Донецкой области (бои за город продолжались два дня, 4 июля Николаевку освободили от террористов. — «ГОРДОН»). Вытесняли террористов по двум направлениям: с одной стороны заходили десантники, с другой — Нацгвардия. Десантники заходили через промышленную зону, где были сумасшедшие бои. Нацгвардия и «Киев-1» входили через жилищный сектор. В шесть вечера начался штурм, нас встретил активный огонь противника. Мы разместились на первой улице, заняли оборону и начали зачистку. Я рассказал вам про Закотное, в котором мы шаг за шагом, сантиметр за сантиметром зачищали дома и погреба, чтобы выявить сепаратюг, но не нарваться на растяжки. Так вот, в Николаевке «Киев-1» никакой аккуратной зачистки не делал, а сразу бросал гранаты.На следующей день опять было запланировано наступление. Накануне прошло совещание, на котором командир «Киев-1» заявил: мол, мои люди физически и психологически не готовы. В итоге добровольческий батальон согласился, чтобы сначала вошла Нацгвардия, заняла оборону, сделала безопасный коридор, и только после войдет добровольческий батальон и начнет зачистку.

— Опять с гранатами?

— На второй день они уже так не поступали. Нацгвардия шаг за шагом занимала жилищные сектора, обеспечивала коридор, и только после этого за нами продвигался «Киев-1». Самый сложный район — промышленный — был на десантниках. Там засели основные силы террористов. Десантники выполнили неимоверную работу, их очень много погибло. Этим ребятам вообще памятник поставить нужно! Десантура — самая отчаянная часть Вооруженных сил Украины. Плевали они на отсутствие нормальных бронежилетов, зато у них всегда 100-процентная готовность сражаться до последнего. Их, правда, очень много гибнет.

— Я помню, как в теленовостях сообщали, что Николаевка стала первым боевым крещением «Киев-1».

— Мы вернулись на базу и по телевизору увидели, как во всех новостях сообщили: дескать, «Киев-1» вместе с десантниками освободили от террористов Николаевку. О Нацгвардии ни слова, да и по сюжету получалось, что все сделал «Киев-1». Знаете, недавно я с ужасом понял, что российский «Первый канал» говорит больше правды о положении украинской армии в зоне АТО, чем наши СМИ.

— Мы сейчас точно о «Первом канале» говорим, который сообщил, как «армия Украины распяла в Славянске трехлетнего мальчика?

— Я понимаю, что говорю непопулярные вещи. Может, просто на телевыпуск такой попал, но факт остается: российское телевидение говорит о реальных проблемах, с которыми сталкиваются украинские военнослужащие, а именно отсутствие снабжения и взаимодействия подразделений, убогий быт бойцов.

— Вам не показалось странным, что телевидение страны-агрессора столько времени уделяет проблемам наших Вооруженных сил?

— Мне показался странным общий посыл украинских новостей: мол, в зоне АТО все более-менее нормально, деньги на армию собираются, солдаты всем обеспечены. Но нужно отображать реальную ситуацию, чтобы каждый гражданин Украины понял: в стране настоящая война, надо всем сплотиться и максимально выложиться, чтобы помочь бойцам. Вместо этого наши теленовости рассказывают, как к солдатам с концертами приезжают, как они еду готовят: мол, ребята, все в порядке, бойцы на Донбассе в шоколаде. Это неправда. Еще поражает, что у добровольческих батальонов лучше снабжение, оружие, боеприпасы. Почему «Киев-1» и другие добровольческие батальоны так щедро спонсируются, а регулярная армия сидит на голодном пайке, хотя работы делает не меньше, а то и больше?

— По последней официальной информации СНБО, за четыре месяца антитеррористической операции погибли 363 украинских силовика. Как думаете, это правда?

— Это ложь. Если вам по телевизору сказали, что за прошедшие сутки погибли два или три военных, знайте, на самом деле их 12–13, может, больше. За все время АТО на Донбассе погибли не менее четырех тысяч военных. Официальные источники врут о 363-х, почему — не знаю.

— Как можно скрыть от общественности гибель такого огромного числа бойцов?

— Можно. Вы знаете, что многие даже в официальных списках АТО не числятся? Он на Донбассе пулю в голову получил, а в личном деле напишут: «Причина смерті — необережне поводження зі зброєю». Те же десантники, освобождавшие Семеновку, по документам на учениях числились. Многих смертей можно было избежать, но проблема во внутренней организации АТО, точнее, ее отсутствии. Все держится на авось: может, довезем раненого, а может, и нет. Тех же вертолетов для госпитализации можно долго ждать только потому, что бумажки неправильно заполнены. Да и к убитым иногда странное отношение…

— Что значит «странное»?

— Мы должны были участвовать в совместной операции с Вооруженными силами по взятию и последующей зачистке Красного Лимана. Военную колонну разделили на две части. Первая заходила в город с одной стороны, вторая, где оказался я, с другой. То есть планировалось, что силы АТО заключат Красный Лиман в клешню и одновременно начнут бои с двух направлений. Но в районе Селезневки мы попали в засаду, еле выбрались. Отстреливались три часа 20 минут, среди наших было двое убитых и очень много раненых. Позже мы вывезли всех на площадку возле одного блокпоста. Туда же свезли раненых и убитых из первой колонны, которая смогла войти в Красный Лиман. Площадка была меньше половины футбольного поля и вся (!) забита ранеными и убитыми. Прилетали вертолеты, сначала тяжелых брали, потом средних, а убитых… Мы вышли из боя в 9.20, а мертвых с площадки забрали в 16.30. Причем, когда трупы сгружали, оставляли в той позе, в которой они оказались на земле. Хорошо хоть нашлись опытные бойцы, которые сразу убитым руки-ноги выравнивать стали, иначе тело закоченеет и придется, чтобы в гроб класть, умершему кости ломать.

— Может, это не равнодушие, а шок, усталость, измотанность? Тем более что бои за Красный Лиман были одними из самых ожесточенных.

— Нет, это незнание, неумение, а главное, нежелание и безразличие. Так не должно быть. Хотя бы накрыть тело надо, а не бросать как попало в такую жару. И неважно, что врачей не хватало, бойцы могли сами хотя бы глаза умершему закрыть.

— Как сейчас обстоят дела со снабжением войск АТО?

— Приведу пример. У наших разная форма: у кого американская, у кого украинская, остальные вообще непонятно в чем. Чтобы друг друга различать, мы мотаем на обе руки желтый скотч. И на шлем тоже полоску клеим. Мы ехали в колонне. Ребята в первом БТР вдруг передали: мол, видим в оптику людей, вроде наши, но скотч красный. Запрашиваем старшего: «Открывать или нет огонь?». Тот приказал обождать, а через некоторое время крикнул: «Ни в коем случае не стрелять!». Оказалось, нам навстречу ехали украинские военные, просто у них желтый скотч закончился. Другой пример. Опять группа людей навстречу колонне, но у них не то что красных или желтых повязок, вообще отличительных знаков нет. Колонна начинает фигачить по неизвестным, вдруг старший дает отбой: дескать, не стрелять, это наши. Выяснилось, что это разведгруппа, она вообще никаких скотчей не мотает. Слава Богу, в этой перестрелке своих со своими никто не погиб.

— Вы хотите сказать, что бойцы больше всего нуждаются в желтом скотче?

— Я хочу понять, как такое возможно: государство якобы выделяет на АТО миллиарды, а военным скотча купить не за что.

Мы воюем с кетановом. Если тебя ранили, приходится делать очень много лишних движений: наложить жгут, достать из аптечки ампулу, открыть ее, набрать обезболивающее в шприц, сделать укол. И это все приходится совершать под постоянным огнем, отстреливаясь одной рукой. Зато у сепаратюг в аптечке налбуфин в специальной упаковке, которая очень экономит время: ампула со встроенным шприцем, достал, повернул крышечку, вколол. В бою индивидуальная аптечка очень быстро заканчивается, ее всегда не хватает. Есть подлая закономерность: если у тебя один жгут, значит, точно будет два ранения. Когда мы попали в засаду под Красным Лиманом, у одного из десантников было шесть ранений.

— Как в зоне АТО с питанием было?

— В лагере АТО нас кормили трижды в день, но пища — военная.

— То есть суровая, но питательная?

— То есть невкусная и не сытная. Утром — каша на воде, тоненький кусочек масла и сыра, плюс неприятно пахнущий кусок хлеба и чай. Обед — суп или борщ, но военного образца: похлебал, лишь бы стенки желудка не слиплись, а через 10 минут опять голодный. Нам еще повезло, что в принципе доставка еды была. В других лагерях и на блокпостах кормежка за гранью добра и зла. Более-менее что-то съедобное по вечерам выдавали…

— Я даже боюсь спросить, что?

— Иногда с невкусной вечерней кашей выдавали котлету. Не думаю, что она целиком из мяса была, но съедобная. В украинских войсках — что в мирное, что в военное время — всегда плохая кормежка. Не замечали, что после службы у многих солдат заболевания именно желудка и поджелудочной?

— А как же американские сухпайки? Минобороны заявляло, что направило в зону АТО огромную партию.

— За два месяца в АТО я попробовал американский сухпаек лишь однажды. После Семеновки. Хлопцы наши у кого-то достали один пакет, мы его на нескольких человек разделили.

— Как это «достали», разве не всем выдавали?

— Американские сухпайки все ближе к генералам были, до нас не доходили. Но действительно очень вкусная, очень питательная, очень классная еда. Пакет открывается бесшумно. Достаточно добавить воды, начинается какая-то химическая реакция, в итоге еда сама по себе становится теплой, а одной порции хватает, чтобы на полдня наесться. Нам здорово волонтеры помогали, каски, бронежилеты, спальные мешки, консервы привозили, хотя на Майдане мы по разные стороны баррикад стояли

— Как здоровые мужики выдерживают на каше и жидком супчике?

— Нам очень здорово помогали волонтеры, точнее, харьковские ультрас. Они не только спонсоров сами находили, но и собственными силами привозили в зону АТО каски, бронежилеты, спальные мешки, карематы, консервы, защитную пленку от дождя, пилы, топоры… В армии же ничего нет. Поверьте, учитывая объемы и частоту поставок, ребята тратили баснословные суммы. К примеру, по два мешка сигарет привозили. Вы сами знаете, почем сейчас курево. Ребята реально круто помогали.

— Ведь Нацгвардию преобразовали из бывших внутренних войск, которые на Майдане противостояли активистам, в числе которых были и ультрас. Споров вокруг революции не возникало?

— Я с харьковскими фанатами только в третий их приезд познакомился, до этого все время то на выезде, то в сопровождении был, в лагере практически отсутствовал. В общем, встретился, сказал спасибо за помощь. Среди волонтеров был парень в шортах, ноги в сплошных рубцах. «Где умудрился так пораниться?» — спрашиваю. «На Майдане стоял, — отвечает, — прямо под ногами две светошумовые гранаты взорвались». Мы разговорились. Ультрас, да и волонтеры в целом, «Беркут» ненавидят. Меня это удивило. К нам, бывшим внутренним войскам, у них негатива не осталось, несмотря на то, что на Майдане мы по разные стороны баррикад стояли. Тогда у каждого своя правда была, а сейчас у нас общее дело — победить в войне. Так что за грудки из-за Майдана никто друг друга не хватал...Да и на Майдане очень много странных вещей происходило, вопросы до сих пор остались.

— Что конкретно вы имеет в виду?

— Не только активисты погибли, много правоохранителей тоже. И характер ранений — как у гражданских, так и у военнослужащих — одинаковый. Думаю, были специально нанятые люди, которые поочередно стреляли то в майдановцев, то в силовиков. Снайперов посадили те, кому выгодно было накалять атмосферу. Без крови такого резонанса и эффекта от акций протеста не было бы.

— И кому именно это было выгодно?

— Заинтересованных сторон было много: и те, кто шли к власти, и те, кто был во власти, но не на первых ролях. В этих вопросах еще предстоит разобраться, но после войны. На Майдане мы Администрацию президента защищали. Почему-то нам впервые не выдали металлические щиты

— Сколько времени вы отдежурили на Майдане?

— Минут 10, а мои ребята простояли почти три месяца, вплоть до бегства Януковича. 1 декабря 2013 года у нас был экстренный сбор, всех обзвонили и приказали немедленно выезжать на улицу Банковую. Нам сказали, что начались бесчинства, надо защитить президента.

— Это был первый штурм Администрации президента после жесткого разгона студентов на Майдане Незалежности. К событиям на Банковой есть вопросы и у активистов. Многие убеждены, что это была спланированная провокация.

— У нас, как у правоохранителей, тоже вопросы остались. Например, нам почему-то не выдали металлические щиты. Такого еще ни разу не было! Щит не может отсутствовать в экипировке. Когда я в составе подразделения подъехал к Администрации президента, увидел, как во внутреннем дворе уже лежит куча сотрудников внутренних войск и «Беркута». У всех синяки, ссадины, переломы. Вокруг валяются бинты, медики носятся, кровь везде. Впереди два военных автобуса, за ними взрывы, крики, толпа…Нам дали команду: «Газы!», мы надели противогазы и встали в пятую шеренгу, потому что впереди было четыре шеренги молодых солдат-срочников. Они почему-то тоже без щитов были. В нас не переставая летели камни, железки, постоянно раздавались крики: «Ганьба!».

— Насколько я помню, в толпе активистов оказалась странная группа молодых спортивных людей в масках, которые вели себя очень радикально.

— Верно. Это группа пошла на прорыв. У многих из них была в руках монтировка с приваренной цепью со спортивным ядром на конце. На само ядро были наварены болты. Молодчики забрасывали в нас эти железные плетки. Ядро с болтами попадало в голову и все — минус один человек. Наши командиры постоянно запрашивали в радиостанцию: «Что делать? Какой приказ? Наступать или нет?». Но в эфире было молчание, никаких приказов не поступало. Передо мной упали две-три шеренги, потом еще, в итоге я оказался во втором ряду. Нас дубасят, мы кое-как дубинками отбиваемся и… все.

— Что «все»?

— Прихожу в себя и понимаю, что лежу на земле в растаявшем снегу. Я в сознание пришел только потому, что спине очень холодно было. Слышу крик: «Не бей его по лицу! Нашатырь ему лучше!». Открыл глаза, на мне уже нет спецсредств, взгляд никак не могу сфокусировать, все плывет. Позже ребята рассказали, что мне в голову булыжник прилетел: шлем пополам, я потерял сознание. На земле часа два пролежал, а раненых все тащили и тащили. Видел, как медсестра схватила за грудки раненого военного и кричала: «Только глаза не закрывай! Я к тебе вечером приеду, только глаза не закрывай!».

— Почему вас сразу не госпитализировали?

— Было очень много тяжело раненых, ко мне очередь никак не доходила. В «скорой» нас 40 минут спрашивали: кто, откуда, вес, рост, возраст. Я никак не мог вспомнить дату своего рождения, но меня поразило, что раненых по 40 минут вопросами мучают. Уже в больнице выяснилось, что у меня закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, перелом руки. Видите, на руке вмятина. Наверное, я отбивался от толпы, но как именно руку повредил, не помню. Похоже, что кому-то, к сожалению, сильно врезал. Кстати, в некоторых новостях передавали: мол, все нормально, военнослужащие не пострадали. Но все палаты под завязку забиты были. На третий день медпрепараты кончились, пришлось за свои деньги покупать. Позже нам в конвертах компенсацию выдали — около пяти тысяч гривен.

— Именно после 1 декабря на подконтрольных «семье» телеканалах стали показывать, как депутаты Партии регионов навещают раненных силовиков. Честно говоря, я была уверена, что это постановочные кадры…

— Госпиталь действительно был забит, у большинства были черепно-мозговые травмы, переломы, но самое страшное — у некоторых были выжжены глаза. Во время противостояния одного из наших схватили и прямо между лицом и защитным экраном каски всунули горящий файер. Многие понимали, что внутренние войска использовали в политических целях. Некоторые не хотели в этом участвовать и уходили на больничный, другие продолжали нести службу. Вы поймите: нам отдавали приказы, мы должны были их выполнять. Было тяжело, многие оказались в положении, когда ты на одной стороне, а твои кумовья и друзья с гражданки — на другой. Но приказ есть приказ, он не обсуждается.

— Даже если это преступный приказ, например, стрелять по народу?

— Приказ выполняется. Всегда. На этом построено все военное воспитание — безукоснительное выполнение, даже если приказ противоречит не только интересам, но здоровью и жизни военнослужащего. Зона АТО это подтверждает.

— Какое настроение было в подразделении, когда узнали, что Янукович сбежал?

— К нам и до этого не особо хорошо относились, а после Майдана страшно было за семьи. Соседи же знали, что мы во внутренних войсках служим. Настроение было… Да никакого настроения не было! Реально не понимали, продолжать службу или нет? Большинство ребят махнули рукой: пусть будет как будет, но многие просто уволились.

— Как думаете, чем окончится война на Донбассе?

— Не знаю, честно. У меня внутри отчаяние и растерянность. Когда мы зашли в Славянск, среди местных много было молодых парней и взрослых мужиков. Я отлично понимаю, что многие из них работали на террористов, а когда те сбежали, положили автоматы под подушки и пошли получать социальную и гуманитарную помощь из Киева. Думаю, если кому-то в своих интересах захочется опять что-то затеять на Донбассе, пусть и под другими лозунгами, местные, которые сейчас припрятали оружие, опять начнут делать то, что делали последние четыре месяца. Какой-то замкнутый круг.

— Но ведь несмотря и на менталитет Донбасса, и на проблемы внутри сил АТО, украинские войска побеждают…

— …в том числе потому, что террористы сами сдают позиции. Вспомните Славянск: Гиркин сам ушел. За Николаевку были жесткие бои, в первые дни нас та-а-к «встретили», страшное молотилово было, а на второй день сепаратюги вдруг сами отошли. И не потому, что испугались. У меня четкое ощущение, что даже побег террористов происходил по какому-то плану.

— Вы еще раз поедете в зону АТО?

— Если будет приказ, конечно. Мотивация все та же: защитить своих близких и родных. Только подчеркну, что у всех, кто сейчас задействован в АТО, одна мысль: «Закончим здесь и приедем в Киев порядок наводить». После войны на Донбассе никто из военных больше не будет терпеть ужасных бытовых условий в армии, устаревшего вооружения, некомпетентных командиров, слива информации, коррупции и так далее.

Теги: нагцвардия

КОММЕНТАРИИ (2)

События независимой России

Боец Нацгвардии: в АТО убиты не меньше 4 тысяч военных